Перейти в «Мою Ленту»Фото: Максим Шипенков / EPA / ТАСС
Точное число жертв сталинских репрессий 1930-х годов в СССР до сих пор неизвестно. Весной 2021 года в управлениях ФСБ по Ивановской и Тульской областям обнаружились протоколы заседаний особых троек НКВД — внесудебных органов, которым осенью 1938 года дали право выносить приговоры гражданам, отнесенным к «антисоветским элементам». В обоих региональных УФСБ отказались предоставлять открывшиеся документы для ознакомления, после чего исследователь архивов Сергей Прудовский, который и обнаружил следы их существования, подал в суд. «Лента.ру» поговорила с ним о том, почему спецслужбы отстаивают секретность архивов многодесятилетней давности и как меняется в обществе отношение к репрессиям.
«Лента.ру»: Вы давно занимаетесь исследованием сталинских репрессий. Насколько, по-вашему, объективны представления общества о тех событиях? Хорошо ли мы знаем, что тогда реально происходило?
Прудовский: Это смотря какое общество. Потому что одна часть общества знает реальное положение дел, другая часть общества представляет это положение каким-то выдуманным, надуманным — будто бы репрессий как таковых не было. Так что общество в этом вопросе, к сожалению, расколото.
Это вопрос политический, по-вашему?
Да, потому что не была дана юридическая оценка, не зафиксирована. Репрессии не были признаны преступными. В законе о реабилитации говорится, что это преступление, но это не закреплено в юридических документах.
К сожалению, не было нашего Нюрнберга по этим делам
Репрессии ведь были не только по политическим мотивам, был еще и фактически геноцид народов, когда их выселяли, депортировали — это подходит под данное понятие.
Вы сейчас подали в суд на управления ФСБ в Ивановской и Тульской областях. Расскажите, в чем там дело.
В соответствии с указом президента России Бориса Ельцина от 1992 года, документы НКВД о репрессиях должны быть рассекречены, и сроки [исполнения указа] уже давно вышли. Тем не менее многие документы, в частности, протоколы особых троек, находятся на секретном хранении.
Что касается протоколов по Ивановской и Тульской областям, я совершенно недавно, буквально в начале весны этого года выяснил, что они вообще существуют. В соответствии с законом о государственной тайне, я подал заявление на их рассекречивание, и они были рассекречены. Но рассекречены данные документы были, как уверяют оба эти УФСБ, с ограничением доступа к ним.
«Стена памяти» на бывшем спецобъекте НКВД СССР «Коммунарка», где захоронили 6609 расстрелянных советских граждан Фото: Владимир Гердо / ТАСС
Тут есть нюанс. Закон о государственной тайне определяет срок секретности в 30 лет, который может продлеваться. А ограничения в доступе, которые могут налагаться в соответствии с перечнем конфиденциальной информации на документы, имеющие гриф «для служебного пользования», никакого срока не имеют, он нигде не определен. В то же время в соответствии с законом об информации рассекреченные архивные документы ограничению в доступе не подлежат. Это возможно только в соответствии с [отдельным] законом.
Почему же тогда доступ к протоколам заседаний троек НКВД ограничен?
Вот это я и пытаюсь выяснить в суде. Они все время приводят разные аргументы. Сначала ссылались на закон об архивном деле, в котором действительно есть упоминание об ограничении доступа. Там написано, что «доступ к архивным документам может быть ограничен в соответствии с международными договорами Российской Федерации, законодательством Российской Федерации, а также в соответствии с распоряжением собственника или владельца архивных документов, находящихся в частной собственности». Отсюда следует, что [в данном случае] ограничение может быть наложено только в соответствии с законами Российской Федерации.
Другой закон — об информационных технологиях и защите информации — говорит о том, что ограничение на доступ к информации устанавливается федеральными законами. При этом такого закона, который накладывал бы ограничения, нет.
В законе об информации также написано, что не может быть ограничен доступ к информации, содержащейся в архивных фондах, за исключением документов, доступ к которым ограничен законодательством Российской Федерации. Так что нет оснований ограничивать доступ, поскольку эти документы рассекречены, тем не менее это так.
В Ивановском управлении ФСБ мотивировали свой отказ предоставить вам документы тем, что они «содержат сведения, распространение которых может повлечь разжигание национальной, расовой или религиозной ненависти или вражды». Чьей «ненависти или вражды»? К кому?
Именно так они это и мотивировали. Причем на протяжении нескольких месяцев они присылали различные варианты мотивировок отказа. Эту последнюю, про разжигание ненависти и вражды, они выкатили уже в суде.
К кому? Непонятно. Говорить о том, что эти документы могут разжигать ненависть и вражду по национальному или религиозному признаку, совершенно не приходится, потому что, как правило, основываясь на опыте знакомства с протоколами троек в других регионах и ознакомившись с отчетом НКВД, я могу сказать, что в каждом протоколе был полнейший интернационал репрессированных.
Тома с делами репрессированных тройками НКВД, Красноярск Фото: Виталий Иванов / ТАСС
По отчету НКВД от 15 ноября 1938 года, через особые тройки прошли люди более 40 национальностей. Очень важный момент, что в этом отчете отсутствует информация о работе троек в Тульской и Ивановской областях. Это очень важно, потому что это изменит — к сожалению, в сторону увеличения — число репрессированных по национальным операциям. Мы этих данных, фамилий этих людей, не знаем, а должны знать. Конечно, они никакой вражды посеять не могут.
Я думаю, здесь подоплека в другом. Они не хотят, чтобы люди знали состав этих троек. Хотя это секрет Полишинеля, потому что состав троек определялся постановлением Политбюро и приказом НКВД №606. В них должны были входить (и я не думаю, что кто-то мог ослушаться) начальник УНКВД края, области, республики, первый секретарь обкома, крайкома или национальной компартии, а также прокурор республики, края, автономной области, просто области. Так вот, на мой взгляд, они не хотят, чтобы люди знали это.
Это может быть как-то связано с тем, что происходило в годы сталинских репрессий в тех регионах, где сейчас отказываются открывать данные сведения?
Да во всех происходило одно и то же. Убивали невинных людей — и все. Везде было одинаково.
Если эти архивы так опасны или неудобны, почему их до сих пор не уничтожили? Они же все на бумаге — сжечь, да и все. Я понимаю, вопрос очень обывательский, но все же.
Они, может быть, и сожгли бы. И, может, что-то даже сжигали. Но все документы НКВД включены в архивный фонд Российской Федерации. Они все учтены. Так что сжечь, наверное, не получится.
Говорят, что секретная комиссия ЦК КПСС по расследованию незаконных репрессий, созданная в 1956 году после ХХ съезда Никитой Хрущевым, уничтожила по его приказу немало документов, в которых отражалась личная роль Хрущева в организации этих репрессий. Как вы полагаете, это правда?
Во-первых, могло быть всякое. Но документальных подтверждений этому нет. И выяснить, были ли такие документы в принципе, уничтожались ли они, не составляет большого труда, если будет полностью открыт доступ ко всем архивным документам. Дело в том, что каждое распоряжение имело свой номер, регистрацию в различных книгах, в различном учете — исходящих писем, входящей корреспонденции, имело свои шифровки. Все это отражено во многих документах. Если все документы поднять и сравнить наличие или отсутствие какого-то документа, тогда это можно будет определить. Ну, а пока документального подтверждения уничтожения Хрущевым каких-то документов не было. По крайней мере я об этом не знаю.
Памятник жертвам политических репрессий в Москве Фото: Григорий Сысоев / РИА Новости
Почему вообще спецслужбы так настойчиво оберегают свои архивы многодесятилетней давности? По старой привычке, или там действительно есть что скрывать?
Знаете, дьявол кроется в деталях. Основная информация о репрессиях обществу известна. Но какие-то детали — допустим, как оформлялись те или иные решения, какие документы сопутствовали той или иной репрессии — это тоже с исторической точки зрения немаловажно.
Допустим, если брать период Большого террора 1937-1938 годов, необходимо знать о так называемых национальных операциях. По книгам памяти, которые далеко не полные, мы знаем тех, кого приговорили к высшей мере наказания и расстреляли. А вот многих из тех, кто попал в лагеря, мы не знаем. Мы не знаем, по какой операции был осужден тот или иной человек. Хотя эти операции и называются национальными, как я уже говорил, они охватывали людей независимо от национальности. Допустим, по польской операции были репрессированы русские, украинцы, белорусы, евреи, латыши — кого только не было. Такая же картина по харбинской операции. По всем операциям — полный интернационал.
Важно знать, в рамках какой операции человек был осужден. А узнать это можно только из протоколов комиссии НКВД и прокурора, а также на основании данных протоколов особых троек. К сожалению, хотя протоколы комиссий доступны для ознакомления, с ними очень трудно работать, так как их копий не предоставляют. Работа заключается в том, что их можно только переписывать. А это, извините, 200 с лишним тысяч человек. Переписать всех в архиве невозможно. С протоколами же особых троек творится вот такая чехарда, о которой мы уже говорили: в каких-то регионах с ними можно ознакомиться, а в каких-то, оказывается, нельзя.
Допустим, в Центральном архиве ФСБ хранятся вторые экземпляры протоколов Особого совещания при НКВД. Пожалуйста, пиши заявление, и тебе дадут их на ознакомление. Подлинники этих документов находятся в архиве УФСБ по Омской области. Опять же — пиши заявление, тебе их дадут, изучай. Протоколы комиссии НКВД и прокурора — двойки — в подлиннике хранятся в архиве Омского УФСБ, они вполне доступны. Копии этих документов, которые рассылались на места, где-то доступны, но в большинстве случаев — нет. Те же сталинские списки доступны в РГАСПИ (Российский государственный архив социально-политической истории — прим. «Ленты.ру»). Чем они по сути отличаются от протоколов троек? Только тем, что там стоят подписи членов Политбюро.
Дело из архива КГБ Фото: Николай Малышев / ТАСС
Вообще, все документы по прошествии 30 лет должны быть рассекречены. В соответствии с законодательством, архивы НКВД включены в состав Архивного фонда Российской Федерации и должны быть переданы на государственное хранение в государственные архивы, это их место постоянного хранения в соответствии с законом об архивном деле. Но этот закон имеет исключение: может быть организовано временное хранение документов, которое ограничено пятнадцатью годами, и депозитарное — на основании договора депозитарного хранения, заключаемого между Росархивом и в данном случае ФСБ. Насколько мне известно, в настоящее время такого договора нет и никогда не было. Получается, что документы в архивах ФСБ хранятся незаконно. Аналогичный договор с МВД у Росархива есть. Его действие определено — как вы думаете, на какой срок?
Наверное, на несколько десятков лет.
Сто лет. И пока все эти документы не будут переданы на госхранение, говорить о том, что мы знаем все об истории репрессий, не приходится
Почему складывается такая ситуация? Это какие-то перегибы на местах?
Понимаете, когда ветерочек дует, он же во все уголки задувает. А с 2014 года у нас пошло значительное усиление репрессивной составляющей во внутренней политике. Стало немного сложнее с доступом к архивным документам. Открывая на проспекте Сахарова памятник жертвам политических репрессий в 2017 году, Путин сказал, что мы подвели черту, поставив этот памятник. Но черта будет подведена тогда, когда будут открыты все архивы и доступ к ним.
На местах видят, что усиление ФСБ идет, государство чтит память жертв Великой Отечественной войны, Второй мировой войны, а о репрессированных стараются говорить все меньше и меньше. Смотрите, что творят с Дмитриевым. (Историк Юрий Дмитриев, изучавший репрессии в Карелии, был приговорен к 13 годам колонии по обвинению в насильственных действиях сексуального характера по отношению к несовершеннолетней приемной дочери; правозащитники считают дело заказным — прим. «Ленты.ру»).
Так что на местах чувствуют, куда дует ветер и как надо действовать. Ну, а мы должны действовать в соответствии с законом, противопоставляя его им, выдвигая наши требования, вполне законные: отдать эти документы обществу.
Еще как-то можно понять, когда речь идет о событиях 70-летней давности: скажем, если живы некоторые их участники. Но почему засекречены архивы времен революции 1917 года?
Ничего не могу сказать. Вы знаете, я в Центральном архиве ФСБ знакомился с первыми двенадцатью протоколами ВЧК, начиная от ее образования. Коротенькие протоколы, любопытные. То ли в 11-м, то ли в 12-м протоколе рассматривались вопросы жалоб трудящихся, поступавших в ВЧК, — это 1917 год. Секретно. Жалобы, которые поступали, засекречены.
А то, что рассекречивают, — посмотрите, Росархив издает бюллетень рассекреченных документов. Он есть на его сайте. Полюбопытствуйте, какие документы рассекречивают: «О выделении фондов резинотехнических изделий» 1951 года. Ура, рассекретили! «О количестве поставленного зерна…» туда-то и туда-то — тоже рассекретили. Это должно было произойти автоматически спустя 30 лет. А нам сейчас преподносят это как подарок к памятной дате рассекречивание части документов о Сталинградской битве. А почему они все до сих пор не рассекречены? Может, нам и о Куликовской битве еще не все рассекретили?
Кадр: фильм «Чекист»
Не дай бог, люди будут что-то знать, ведь у государства очень много черных пятен, черных меток. Вот как-то так.
Вам не кажется, что обсуждение сталинских репрессий у нас популярно значительно больше, чем тема того же Красного террора и вообще репрессий в первые годы советской власти? Как вы думаете, почему? Ведь при Ленине крови большевиками было пролито не меньше, если не больше, чем при Сталине.
За всю историю советской власти невинной крови было пролито очень много. Но память коротка, наверное. Видимо, еще вспоминают своих дедов — сыновей репрессированных уже практически не осталось, только внуки, правнуки. И сталинские репрессии для них — просто более близкая история, документов по ней больше, они как-то все же систематизированы. А то, что касается Красного террора, — сейчас живут уже прапраправнуки. И документов по тем событиям меньше.
Тогда зачастую уничтожали списками — без всяких дел
А по 30-м годам хотя бы сохранены архивные уголовные дела, где можно почерпнуть много информации о конкретном человеке: кем работал, что делал, протоколы допросов, в которых можно вычленить какую-то часть правды. Это более близкая история, а то ушло уже далеко.
И еще смотрите: мы же в обществе тоже не так чтим героев Первой мировой войны, как жертв Второй мировой и Великой Отечественной? Так что здесь есть какая-то параллель, потому что тот период более далек от нас. Вот так, наверное.
Перейти в «Мою Ленту»
